Петр лещенко за что. Как легендарный артист Пётр Лещенко стал «врагом народа

В 1937 и 1938 годах на летний сезон Лещенко с семьей выезжал в Ригу. Все остальное время до начала войны проводил в Бухаресте, выступая в ресторане.

Дела в «Нашем домике» пошли хорошо: посетители валили валом, столики брались, как говорится, с боя, и появилась необходимость в перемене помещения.
Осенью 1936 года, а может, и раньше, на главной улице Бухареста, Виктории, был открыт новый ресторан, который так и назывался - «Лещенко».

Поскольку Петр Константинович пользовался в городе большой популярностью, ресторан посещало изысканное русское и румынское общество. Играл замечательный оркестр. Зинаида сделала из сестер Петра - Вали и Кати - хороших танцовщиц. Выступали все вместе, но гвоздем программы был, конечно, сам Лещенко.

Среди артистических сил, которые привлек Лещенко к выступлениям в своем ресторане, была и юная Алла Баянова,
Главная концертная программа - выступление самого Лещенко - начиналась в полночь. Шампанское лилось рекой, вся знать Бухареста отплясывала под его пение и веселилась в ресторане до шести утра. Правда, есть сведения, что во время выступлений самого Петра Константиновича не только не танцевали, но даже прекращали пить и жевать.

Бибс Эккель 2 дает такой портрет певца того времени:

"О характере Петра Лещенко ходили самые противоречивые рассказы. Коекто из знавших его лично говорил о его скупости. В то же время одна женщина рассказывала в Бухаресте, как он щедро помогал многим, и в том числе юноше из одной бедной еврейской семьи — пианисту Ефиму Склярову, отец которого пришел к Лещенко с просьбой обратить внимание на музыкальные способности сына. Лещенко взял его в свой ансамбль и не ошибся. Ефим Скляров написал для своего кумира несколько музыкальных композиций, записанных позже на грампластинки.

Живя среди румын, Лещенко был очень уважаем, хотя сам относился к ним без особой любви, но часто выражал восхищение музыкальностью этого народа. Ездил Лещенко на новеньком немецком автомобиле марки «ДКВ». Он не курил, но любил выпить. Слабость Лещенко — шампанское и хорошие вина, которых в Румынии в ту пору было чрезвычайно много. Часто владельца и певца самого модного ресторана в Бухаресте встречали слегка пьяным, что в общей атмосфере ресторанного угара почти незаметно. Лещенко пользовался огромным успехом у женщин, к которым сам был неравнодушен".
______________________

2. Бибс Эккель — балалаечник, композитор, аранжировщик. Родился в семье русских эмигрантов. Исследователь творчества Петра Лещенко.

Петр Лещенко был звездой богемы и света румынской столицы. Не раз бронированный авто отвозил его на виллу к королю Каролю, большому поклоннику его таланта.

Не только во дворце румынского монарха, но и в домах простых советских граждан без конца «гоняли» веселые и томные песни и танго Лещенко. Но мало кто из наших граждан был посвящен в то, что с пластинок звучит не голос самого Лещенко (его пластинки изымались советской таможней), а голос певца Николая Маркова - солиста ансамбля «Джаз табачников».
В этом коллективе одно время работал и известный композитор Борис Фомин. Доходы создателей этой контрафактной продукции измерялись чемоданами денег (меня интересует, почему советская власть разрешала наживаться одним и казнила за желание нажиться других. Или не стоит искать логику там, где раздаётся тихий, но твёрдый голос денег? Видимо, их логика не требует никаких объяснений. Неужели расстрелянная в шестидесятые годы фарца была предтечей Ходорковского, а те, кто согласился делиться, выжили?)

Впрочем, признание румынского короля и советского народа вовсе не делало Лещенко «серьезным» певцом в глазах эстетов. А. Вертинский называл его «ресторанным певцом» и относился к творчеству Лещенко крайне пренебрежительно.

Да и один ли Вертинский? Как-то в бухарестский ресторан к Лещенко заглянул сам Федор Иванович Шаляпин. Хозяин всю ночь пел для именитого гостя, а потом спросил, как тот находит его пение. «Да, глупые песенки поете неплохо!» - вальяжно ответил Шаляпин.

Лещенко сначала жутко обиделся. Но друзья уверили его, что великий певец его похвалил: песенки-то зачастую и впрямь были глупые.
Все чаще гостями ресторана делались немецкие офицеры. Вели они себя очень корректно, с удовольствием аплодировали певцу. Вряд ли далекий от политики Петр Лещенко сразу увидел в сближении Румынии и гитлеровской Германии угрозу и лично себе.

По планам гитлеровской коалиции, на территории Одесской области под контролем румынских властей должна была быть образована административно-территориальная единица Губернаторство Транснистрия.
16 октября 1941 года после двухмесячной обороны Одесса была оставлена Красной армией и занята румынскими и немецкими войсками.

В этом же месяце Лещенко получил извещение из 16 пехотного полка, к которому был приписан. Но под разными предлогами Лещенко старается от службы уклониться и продолжает концертную деятельность. Лишь по третьему вызову Лещенко прибыл в полк в Фалтичени. Здесь его судили офицерским судом, предупредили, что надо являться по вызовам и отпустили.

На некоторое время певца оставили в покое — он был все-таки заметной фигурой в артистической среде Бухареста — и вопрос о призыве его в румынскую армию пока больше не поднимался, зато речь пошла о том, чтобы дать серию концертов на оккупированной советской территории. Петр Константинович согласился, не догадываясь, чем это будет чревато для него и в самом скором и в более отдаленном будущем.

В мае 1942 года Лещенко приезжает в Одессу. Его концерт был назначен в Русском драматическом театре. В городе начался настоящий ажиотаж: очереди за билетами выстраивались с раннего утра.
День концерта стал подлинным триумфом Петра Константиновича.

Один из очевидцев вспоминал: «День концерта стал подлинным триумфом Петра Константиновича. Небольшой театральный зал полон до отказа, многие стояли в проходах. Певец поначалу огорчил: первые вещи вдруг стал петь… порумынски, — оказалось, по требованию властей… Потом зазвучали уже хорошо известные, любимые многими танго, фокстроты, романсы, и каждая вещь сопровождалась неистовыми аплодисментами слушателей. Завершился концерт подлинной овацией…»

Начинать концерты приходилось с репертуара на румынском языке, ведь Петр Лещенко являлся подданным румынского короля. Но потом наступал черед русского репертуара, и тут зал взрывался овациями. На несколько часов слушатели забывали и о войне, и об оккупации.

________________

Дойдя до этого эпизода в жизни певца, я впала в ступор. Кто были эти люди, пришедшие в таком количестве на концерт Лещенко, и приходившие на последующие его концерты?

Дело ведь происходило в оккупированном городе, где оккупанты уже расправлялись с евреями и военнопленными красноармейцами.

Вот как рассказывает об этом Википедия:

«Первые расстрелы мирных жителей начались непосредственно после захвата города. С 17 октября в район артиллерийских складов на Люсдорфской дороге (сейчас - в районе площади им. Толбухина) начали прибывать партии военнопленных, которые попали в плен уже после занятия города румынами из-за того, что они не смогли по каким-то причинам эвакуироваться с частями Красной армии (около трех тысяч).
19 октября было объявлено о начале «регистрации мужского населения» и к военнопленным начали добавляться партии мирных жителей (около десяти тысяч), которые при регистрации или первых облавах на улицах города показались оккупантам подозрительными (евреи, без документов, бойцы РККА и РККФ совработники и т. п.) и разоблачённых коммунистов (около тысячи). Всех их заперли в девяти пустых пороховых складах и в течение нескольких дней, начиная с 19 октября, расстреляли. Некоторые склады были облиты бензином, и узники в них были сожжены заживо».

Нет, поймите меня правильно: я не спрашиваю, почему Лещенко приехал с концертами в распинаемый пришельцами город. Кто бы не поехал, зная, что, в случае отказа, его ждут окопы и возможная гибель?! Я труслива, я бы поехала.

Но, если судить по тому, как нам рассказывали о жизни в оккупированных городах, в Одессе просто не должно было остаться публики, способной пойти на концерт, организованный врагом! Разве не сидели запуганные жители по домам, не решаясь лишний раз выйти на улицу? Разве не был введён комендантсий час? Разве не голодали люди, оставшись без заработка? Где они взяли деньги на билеты и что это были за деньги?

Город обороняли два месяца, значит, два месяца он подвергался обстрелам и бомбёжкам — неужел уцелел? Помнится, Дрезден превратился в руины всего за несколько дней.

Я ничего не понимаю в этой войне и в людях, выживших в ней!
Я, наверное, никогда не стану настолько умной, чтобы мне стало ясно, каким образом можно было жить и выжить, зная, что совсем недалеко от концертного зала, вот сию секунду, убивают и мучают людей...
А как бы я сама повела себя в подобных обстоятельствах? Я не знаю и этого.

В поисках материалов о Петре Лещенко, я переворошила массу сайтов и прочла немало воспоминаний людей, знавших его лично или просто живших в одно время с ним. И в этих воспоминаниях я нашла ответ на свой вопрос, как жила Одесса в годы оккупации. Дальше я процитирую эти воспоминания.
______________________

На одной из своих репетиций он знакомится с девятнадцатилетней Верой Белоусовой, студенткой Одесской консерватории, музыкантом, певицей.

Их роман развивался стремительно. Казалось, что между ним и нею нет возрастной пропасти в четверть века.

Лещенко сделал Белоусовой предложение и уехал в Бухарест, чтобы оформить развод с Закитт, но Жени была категорически против развода, между Лещенко и ней шёл непрерывный скандал, который прервали очередные извещения с требованием явиться для прохождения службы в 16 пехотный полк (по некоторым другим сведениям — в 13 дивизию для работы переводчиком: он владел несколькими языками).

Тут наблюдается скользский момент: по словам Веры Белоусовой, Жени Закитт предприняла массу усилий, чтобы отправить неверного мужа на фронт.
Я оставлю на совести Веры это обвинение. В конце концов, соперницы, борющиеся за мужчину (равно как и соперники, не поделившие женщину) ещё и не на то бывают способны.

Всё равно уже не узнать, почему Петр Константинович, неожиданно для себя, опять попал в поле зрения армейского начальства.
Ему казалось, что на него как на потенциального военнослужащего давно махнули рукой, однако же нет - вспомнили.
И снова Лещенко, будто следуя старой традиции, не торопился подчиниться приказу. Почти год ему правдами и неправдами удавалось уклониться от ношения военной формы.

Он добился получения документа о мобилизации для работы на месте, таким образом, временно избежав отправки в действующую армию. Но в феврале 1943 года пришло распоряжение сдать этот документ и немедленно явиться в 16 пехотный полк для продолжения воинской службы.

Знакомый гарнизонный врач предложил Петру Лещенко лечение в военном госпитале. Десять дней не решили проблемы: приходит новое извещение явиться в полк. Лещенко решается на удаление аппендикса, хотя в этом не было необходимости. После операции и 25 дней положенного отпуска на службу не является. Лещенко удается устроиться в военную артистическую группу 6 дивизии. До июня 1943 года выступает в румынских воинских частях.

В октябре 1943 года новое распоряжение от румынского командования: отправить Лещенко на фронт в Крым. В Крыму до середины марта 1944 года он был при штабе, а потом заведующим офицерской столовой.
С октября 1943 по март 1944 года Лещенко тянул лямку в качестве организатора развлечений для немецких офицеров, отдыхавших в крымских санаториях. И это, конечно, опорочило его в глазах советского командования.

В марте 1944 года Лещенко получил отпуск, но вместо Бухареста поехал в Одессу. Узнав, что семью Белоусовых должны отправить в Германию, Петр Лещенко увёз свою будущую жену, ее маму и двух братьев в Бухарест.
Вернувшись в Бухарест, летом 1944 года Лещенко развелся с женой и официально женился на Вере Белоусовой.

Вскоре (в июле 1944 года) в Румынию вошли советские войска. Официально к Лещенко советское командование относилось весьма настороженно. Его приглашали на концерты только к офицерам, причем перед концертом проводился соответствующий инструктаж, что-де в столь сознательной аудитории не может певец, запятнавший себя сотрудничеством с немцами, сорвать дешевые аплодисменты. Но вместо того, чтобы заклеймить предателя, офицеры устраивали овации артисту. Обаяние Лещенко, красота его жены, репертуар из советских, дорогих довоенных песен, - все это способствовало успеху концертов.

Наконец, благосклонный прием у Г.К. Жукова, казалось, окончательно растопил лед.

С 1948 года Лещенко и В.Белоусова становятся штатными артистами Бухарестского театра эстрады, получают хорошую квартиру.

Лещенко уже за пятьдесят. В соответствии с возрастом меняется его репертуар — певец становится более сентиментальным. Уходят из программ темповые шлягеры, типа «Моей Марусички» и «Настеньки», появляется вкус к лирике, романсам, окрашенным тоской и грустью. Даже в его пластиночных записях, сделанных в 1944-1945 годах, доминирует отнюдь не радостная тональность: «Бродяга», «Колокольчик», «Сердце мамы», «Вечерний звон», «Не уходи».

Вот отрывок из воспоминаний Г. Кипнис-Григорьева: 3.

" …Лещенко объявляет следующий номер: - Самое дорогое для каждого человека, — говорит он, — это Родина. Где бы ты ни был, куда бы ни заносила тебя судьба. О тоске по Родине и споем мы с моей женой Верой Белоусовой-Лещенко.

Я иду не по нашей земле,
Просыпается синее утро...

А когда заканчивается первый куплет, включается Петр Лещенко с гитарой, и припев они поют в два голоса, поют задушевно, с искренним и нескрываемым страданием:

Я тоскую по родине,
По родной стороне моей,
Я в далеком походе теперь,
В незнакомой стране.
Я тоскую по русским полям 4

Что вам сказать? Обычно пишут — «гром аплодисментов». Нет, это был шквал, громовой шквал! И на глазах у многих — слезы. У каждого, конечно, свои воспоминания, но всех нас объединяет одна боль, тоска по любимым, а у многих — по женам и детям, «мою боль не унять мне без них»… А Петр Лещенко с красавицей Верой поют на «бис» и второй раз. И третий. И уже зал стал другим. Забыты предупреждения о необходимости идейно-политической сдержанности. И Лещенко сияет, почувствовав, как опытный артист, что полностью овладел аудиторией. Он в темпе объявляет следующую песню — знаменитый «Чубчик», но заканчивает новым куплетом: «Так вейся, развевайся, чубчик мой… в Берлине! Развевайся, чубчик, на ветру!»

Затем пошли вперемежку то «наша» «Темная ночь», то его какаянибудь там «Марфуша», и зал постоянно кричит «бис!».

_____________________

3 . Г. Кипнис-Григорьев — журналист, писатель, переводчик.
Цитирую журналиста Владимира Бонч-Бруевича (ЛГ):

« Сколько молодых писателей, ставших впоследствии знаменитыми, вывел он впервые на общесоюзную орбиту. Григорий Иосифович был вхож в любые двери - его авторами и собеседниками были и великие учёные Н. Амосов, О. Антонов, В. Глушков, и все классики украинской литературы - от Миколы Бажана до Олеся Гончара... »

4 - см. примечание 1 . К сожалению я не нашла эту песню в исполнении Лещенко.

Лещенко обратился с просьбой о советском гражданстве. Чем руководствовался он, сказать трудно, ведь ему сразу сказали, что Веру Белоусову считают в СССР предательницей.
Несмотря на это, Петр Константинович продолжает выяснять возможность возвращения в Советский Союз, обращается в «компетентные органы», пишет письма Сталину и Калинину. Лучше бы он этого не делал - может быть, тогда ему удалось бы спокойно прожить остаток жизни.

Ему удалось выхлопотать визу и для Веры. Все сорвалось в последний момент. На прощальном обеде Лещенко сказал друзьям, что сердце свое оставляет здесь, с ними. Этой «измены» новая родина ему не простила, и визы аннулировали.

26 марта 1951 года Лещенко был арестован органами госбезопасности Румынии в антракте после первого отделения концерта в городе Брашов.

Из румынских источников:

Петр Лещенко находился в Жилаве с марта 1951 года, потом в июле 1952 года был переведен в распределитель в Мыс Мидиа, (Капул Мидиа), оттуда 29 августа 1953 года в Борджести, провинцию Молдавии. С 21 или 25 мая 1954 года переведен в тюремную больницу Тыргу Окна. Ему была сделана операция по поводу открывшейся язвы желудка.

Существует протокол допроса Петра Лещенко, из которого ясно, что в июле 1952 года Петр Лещенко был перевезен в Констанцу (недалеко от Мыс Мидиа) и допрошен как свидетель по делу Веры Белоусовой-Лещенко, которая обвинялась в измене Родине.

Летом Вере разрешили посетить его в лагере. Она увидела исхудалого и вконец убитого человека.

В июле 1952 года последовал арест Веры Белоусовой-Лещенко.

Из воспоминаний Веры Георгиевны Белоусовой (второй жены Петра Лещенко):

— После ареста Лещенко, отношение ко мне резко ухудшилось. Из Театра эстрады пришлось уйти. Некоторое время я пела в ресторане «Мои Жорден». Потом меня перевели в только что открывшийся летний ресторан «Парк роз».
Последний день работы в нем я запомнила навсегда. Это было 8 июля 1952 года. Я пела на эстраде одну из советских песен, аккомпанировал мне знаменитый скрипач Жан Ионеску.
После исполнения своего номера села за столик, предназначенный специально для нас, артистов. Вдруг подсаживается ко мне некто и говорит на ухо:
— Вы Вера Георгиевна Белоусова? Я киваю.
— Вас вызывает Петр Константинович Лещенко.
Я прямо онемела от неожиданности. Он продолжает:
— Идите вниз, он вас там ждет.

Спускаюсь по лестнице ни жива ни мертва. Внизу, около гардероба, стоят три человека в плащах, поджидают, как я сразу догадалась, меня. Они были подчеркнуто вежливы:
— Вы не волнуйтесь, Вера Георгиевна. Мы сейчас отвезем вас домой. Возьмете необходимые вещи, поедете на Родину.
Я уже ничего не соображала: где Петр Константинович? На какую родину? Может быть, его уже перевезли в Россию?
Вслух только произнесла:
— У меня сумочка осталась на столе.
Принесли сумочку. Затем повезли в шикарной машине домой.
Дома устроили обыск, перевернули все вверх дном. Ничего, конечно, не нашли, но меня все-таки забрали. С собой разрешили взять чемодан и аккордеон, сделанный по заказу для Лещенко, Он привез его в Одессу из Бухареста и потом подарил мне.
Я была арестована, как мне объяснили, за брак с иностранным подданным. Я еще тогда удивилась, какие длинные руки у НКВД: арестовывают в чужой стране, как у себя дома.
Вскоре меня переправили через границу и привезли в Днепропетровск, в пересыльную тюрьму. Спустя несколько месяцев объявили, что в соответствии со статьей 58-1-а УК я за «измену Родине» приговариваюсь к расстрелу. Когда услышала эти слова, упала в обморок...
Потом расстрел заменили двадцатью пятью годами и отправили в Свердловскую область, в лагерь, где я и отбывала свой срок.
В 1954 году — амнистия. Приехала в Москву, стала работать аккомпаниатором на эстраде, играла и пела в оркестре Бориса Ренского. Вот тогда и узнала, что Петра Константиновича уже нет в живых».

Она обвинялась в браке с иностранным подданным, что квалифицировалось, как измена Родине (ст. 58-1 «А» УК РСФСР, уголовное дело № 1564-п).
5 августа 1952 года она была приговорена к смертной казни, которую заменили 25 годами лишения свободы.

В 1954 году Веру Белоусову амнистировали. По воспоминаниям современников, этому способствовали хлопоты её отца, бывшего работника НКВД.

«Заключенную Белоусову-Лещенко освободить со снятием судимости с выездом в Одессу 12 июля 1954 года» - предписание, ссылающееся на постановление Пленума Верховного Суда СССР (сначала скостили срок до пяти лет, но потом освободили «в чистую»).

«Веронька, - делился мечтами с женой Петр Лещенко, - мы приедем в Москву в персональном вагоне. Нас будет очень много. И все в нашем театре - музыканты, танцоры, артисты, певцы - будут самые лучшие. Нет, одного вагона нам будет мало, ведь музыкальные инструменты требуют особого размещения. …Да еще дети должны быть, детский театр. Театр в театре. Дети - артисты. Просто обязательно, как я забыл?! Москва нас полюбит. Мы заслужим эту любовь». Cлова Петра вспомнились Вере, когда она впервые в жизни проездом попала в Москву. Вера Лещенко возвращалась домой в Одессу из Ивдельлага»

Возвращаться в Румынию ей уже не имело смысла: обратившись к румынским властям, она получила от них единственную информацию: « Lescenco, petre. artist. arestat. a murit în timpul deteniei, la. penitenciarul târgu ocna. (Лещенко, Пётр, артист, заключённый. Умер во время пребывания в тюрьме Тыргу-Окна).
Пётр Константинович Лещенко умер 16 июля 1954 года.
Материалы по делу Лещенко до сих пор закрыты.

Вера Георгиевна Белоусова-Лещенко выступала как певица и музыкант на самых «задвинутых» площадках в СССР: в ЖЭКах, фабричных клубах. И собирала все, что связано с Петром Лещенко: старые фото, афиши, пластинки. Память о замечательном артисте и любимом муже согревала всю ее жизнь.

На Ли.ру есть дневник Веры Лещенко.

Но до встречи с ним, так изменившей судьбу Лещенко, было еще так далеко! Сперва Петр Лещенко выступает вместе с женой в кафе и кинотеатрах, причем, скорее, как партнер Закис по танцам. Пока жена переодевается для нового номера, он поет для публики под гитару, поет, как все танцовщики, – «на коротком дыхании». Голос несильный, помещения большие и часто с плохой акустикой, публика невнимательная, – все понимают, что это пение так просто, пока танцовщица меняет свой сценический облик.
Много позже за Лещенко утвердится репутация «пластиночного певца», который по-настоящему раскрывался именно в студии. Или для этого нужна была какая-то камерная обстановка и внимательная аудитория.
В конце концов, Лещенко повезло. Его пригласили спеть в доме известного врача Соломира. Знаменитый отоларинголог спас для сцены немало певцов, среди его благодарных пациентов были Собинов и Шаляпин. В уютной гостиной Соломира и состоялся дебют Лещенко в качестве певца перед избранной аудиторией. Среди его слушателей оказался знаменитый Оскар Борисович Строк.
Началось плодотворное сотрудничество певца и композитора.
В 1932 году двое англичан пленились пением Лещенко, и он записал в Лондоне свои песни.

Процветание

За небольшой промежуток времени Петр Лещенко напел более шестидесяти пластинок. И вернулся в 1933 году в Бухарест вместе с женой, сыном и немалым состоянием.
Осенью 1936 года на главной улице Бухареста открывается ресторан «Лещенко», отделанный с истинно русским размахом. Это было в полном смысле слова семейное предприятие: Петр пел и осуществлял общее руководство делом, Катя и Валя танцевали, а мать и отчим заведовали гардеробом. Среди артистических сил, которые привлек Лещенко к выступлениям в своем ресторане, была и юная Алла Баянова.
Главная концертная программа – выступление самого Лещенко – начиналась в полночь. Шампанское лилось рекой, вся знать Бухареста отплясывала под его пение и веселилась в ресторане до шести утра. Правда, есть сведения, что во время выступлений самого Петра Константиновича не только не танцевали, но даже прекращали пить и жевать.
Петр Лещенко был звездой богемы и света румынской столицы. Не раз бронированный авто отвозил его на виллу к королю Каролю, большому поклоннику его таланта.
Не только во дворце румынского монарха, но и в домах простых советских граждан без конца «гоняли» веселые и томные песни и танго Лещенко. Но мало кто из наших граждан был посвящен в то, что с пластинок звучит не голос самого Лещенко (его пластинки изымались советской таможней), а голос певца Николая Маркова – солиста ансамбля «Джаз табачников». В этом коллективе одно время работал и известный композитор Борис Фомин. Доходы создателей этой контрафактной продукции измерялись чемоданами денег!
Впрочем, признание румынского короля и советского народа вовсе не делало Лещенко «серьезным» певцом в глазах эстетов. А. Вертинский называл его «ресторанным певцом» и относился к творчеству Лещенко крайне пренебрежительно.
Да и один ли Вертинский? Как-то в бухаресткий ресторан к Лещенко заглянул сам Федор Иванович Шаляпин. Хозяин всю ночь пел для именитого гостя, а потом спросил, как тот находит его пение. «Да, глупые песенки поете неплохо!» – вальяжно ответил Шаляпин.
Лещенко сначала жутко обиделся. Но друзья уверили его, что великий певец его похвалил: песенки-то зачастую и впрямь были глупые…

«Спи, мое бедное сердце…»

Все чаще гостями ресторана делались немецкие офицеры. Вели они себя очень корректно, с удовольствием аплодировали певцу. Вряд ли далекий от политики Петр Лещенко сразу увидел в сближении Румынии и гитлеровской Германии угрозу и лично себе. Не раз игнорировал певец и повестки, предписывавшие ему явиться на военные сборы.
В 1941 году Румыния вместе с Германией вступила в войну с СССР. Вопрос о призыве Лещенко в румынскую армию не поднимался, пока, зато речь шла о том, чтобы дать серию концертов на оккупированной советской территории. Петр Константинович согласился, не догадываясь, чем это будет чревато для него и в самом скором и в более отдаленном будущем.
В мае 1942 года он дал несколько концертов в оккупированной Одессе. Начинать концерты приходилось с репертуара на румынском языке, ведь Петр Лещенко являлся подданным румынского короля. Но потом наступал черед русского репертуара, и тут зал взрывался овациями. На несколько часов слушатели забывали и о войне, и об оккупации.
На одном из концертов он увидел в первом ряду ослепительно красивую девушку. После концерта они разговорились. Девушку звали Вера Белоусова, она училась в Одесской консерватории.
Их роман развивался стремительно. Казалось, что между ним и нею нет возрастной пропасти в четверть века!

Румынский певец русского происхождения; руководитель эстрадного ансамбля. Один из наиболее популярных русскоязычных исполнителей 1930-х гг.

Лещенко родился 3 июля 1898 г. в селе Исаево Херсонской губернии (ныне Одесской области Украины). Учился в сельской школе, пел в церковном хоре, рано приобщился к труду. Отчим разглядел в нём артистические наклонности и подарил гитару. В шестнадцать лет поступил в кишинёвскую школу прапорщиков, но его досрочно мобилизовали для помощи румынской армии и отправили на фронт. После тяжелого ранения попал в госпиталь, где его и застала Октябрьская революция.

Эмигрант, Париж, женитьба (1918-1926)

В связи с отторжением Бессарабии от России (январь 1918 г.), он неожиданно стал эмигрантом. Работал столяром, певчим, помощником соборного регента, мойщиком посуды в ресторане, подрабатывал в кинотеатрах и кафе. Ощутив недостаток профессиональной подготовки, в 1923 году поступил в балетную школу в Париже. Там женился на девятнадцатилетней танцовщице и классической балерине Зинаиде Закис, латышке, приехавшей во Францию из Риги с хореографическим ансамблем. Они подготовили несколько песенно-танцевальных номеров.

Успех, записи пластинок, война (1926-1941)

Летом 1926 года совершили гастрольную поездку по странам Европы и Ближнего Востока и получили известность. В 1928 году вернулись в Кишинёв. Сольную карьеру Лещенко начал почти в 32 года и, тем не менее, неожиданно обрел ошеломительный успех.

Певец подружился с прославленным композитором Оскаром Строком - создателем популярнейших танго, романсов, фокстротов и песен. Именно Строку удалось соединить интонации жгучего аргентинского танго с мелодичностью и задушевностью русского романса.

Лещенко исполнил и записал лучшие произведения прославленного композитора: «Чёрные глаза», «Синюю рапсодию», «Скажите почему» и другие танго и романсы маэстро. Работал и с другими талантливыми композиторами, в частности с Марком Марьяновским - автором «Татьяны», «Миранды», «Насти-ягодки». В 1932 г. двое англичан были пленены его вокальными данными и с их помощью Лещенко записал несколько произведений уже в Лондоне. В 1933 г. переехал на постоянное жительство в Бухарест. В 1935-1940 годах сотрудничал там с фирмами грамзаписи «Беллакорд» и «Колумбия» и записал более ста различных по жанру песен. В 1935 г. он опять ездил в Англию, выступал в ресторанах, в 1938 г. - в Риге, в 1940 - в Париже…

Гастроли в оккупированной Одессе, второй брак (1941-1951)

В 1941 году Румыния вместе с Германией вступила в войну против СССР. Лещенко в это время был на гастролях в Париже. С огромным трудом ему удалось вернуться в Бухарест, где он продолжил выступления в своем ресторане.

Вопрос о призыве Лещенко в румынскую армию неоднократно поднимался, но Лещенко удавалось избежать отправки на фронт. Его даже судил военный трибунал "за уклонение от призыва". Задолго до оккупации Одессы Лещенко получил предложение от директора одесского оперного театра Селявина дать концерт в Одессе. Были распроданы билеты, по городу развешены афиши, когда Одесса оказалась оккупирована немецко-румынскими войсками. Концерт был перенесен, так как возникли сложности с приездом Лещенко. Директор театра добился от культурно-просветительного отдела губернаторства разрешения на приезд Лещенко. Пётр Константинович выехал в Одессу.

В апреле 1942 года он приехал в оккупированную фашистами Одессу, где провел триумфальный концерт. На одной из своих репетиций он увидел Веру Белоусову. От музыкантов узнал, что она поет в кинотеатре и аккомпанировала себе на аккордеоне. Понравилась ему девушка, её голос, манера держаться, да и красива она была. Познакомился с ней и пригласил на свой концерт. Вера Белоусова училась в Одесской консерватории. Их роман развивался стремительно, несмотря на то, что Пётр был старше Веры на 25 лет.

В апреле 1943 года, дабы вновь избежать призыва в действующую румынскую армию, по предложению знакомого врача согласился на операцию по удалению аппендикса. Десять дней провел в госпитале, потом ему предоставили отпуск на 25 дней. После отпуска было предписание явиться в оперативный отдел штаба пехотного полка в Керчь. Но Лещенко в полк не поехал, а вернулся в Одессу. Ему удалось устроиться в военную артистическую группу. В составе этого коллектива он выступал в румынских воинских частях. В октябре 1943 он вынужден был выехать в Керчь, где до середины марта 1944 года служил заведующим столовой при штабе пехотного полка. В мае 1944 года развелся с Зинаидой Закис и зарегистрировал свой брак с Верой Белоусовой. В сентябре 1944, после освобождения Бухареста Красной армией, Лещенко давал концерты в госпиталях, воинских гарнизонах, офицерских клубах. Он исполнял сочиненные им патриотические песенки о русских девушках - «Наташа», «Надя-Надечка», пел «Темную ночь» Никиты Богословского, популярные русские песни. С ним выступала и его новая жена. На их концертах бывали и крупные военачальники - маршалы Жуков и Конев.

В 1944-1945 годах Лещенко поменял репертуар и в его песнях стала доминировать грустная тональность: «Бродяга», «Колокольчик», «Сердце мамы», «Вечерний звон», «Не уходи».

С лета 1948 года супруги выступали в различных кафе и кинотеатрах Бухареста. Потом нашли работу в только что созданном Театре эстрады.

Лещенко выяснял возможность возвращения в Советский Союз, обращался в «компетентные органы», писал письма Сталину и Калинину с просьбой о советском гражданстве. Чем руководствовался он при этом, сказать трудно, ведь ему сразу сказали, что Веру Белоусову считают в СССР предательницей.

Арест, тюрьма и смерть (1951-1954)

Официальная советская пропаганда во времена Сталина характеризовала его: «Самый пошлый и безыдейный белоэмигрантский кабацкий певец, запятнавший себя сотрудничеством с немецко-фашистскими оккупантами». 26 марта 1951 г. по прямому указанию МГБ СССР Лещенко был арестован органами госбезопасности Румынии в антракте после первого отделения концерта в Брашове и водворен в тюрьму под Бухарестом. 5 августа 1952 г. Белоусова, которая, как и Лещенко, обвинялась в измене Родине (выступления в оккупированной Одессе), была осуждена сроком на 25 лет лишения свободы. В 1953 г. была освобождена за отсутствием состава преступления. Много лет спустя жена узнала: Пётр Константинович стал одним из тысяч строителей Дунайского канала в Румынии и умер 16 июля 1954 г. в возрасте 56 лет не то от язвы желудка, не то от отравления. Местонахождение его могилы неизвестно. Архивы советского и румынского КГБ по делу Лещенко до сих пор не исследованы.

Возрождение популярности в 1988 году

За свою творческую жизнь певец записал свыше 180 граммофонных дисков, однако до 1988 г. ни одна из этих записей не была переиздана в СССР. Первая пластинка из серии «Поет Пётр Лещенко» была выпущена фирмой «Мелодия» к 90-летию со дня рождения певца в 1988 и в том же году заняла первое место в хит-параде ТАСС.

Петр Лещенко родился в селе Исаево, которое расположено в Одесской области. Мать - Мария Калиновна Лещенкова родила сына вне брака, и своего биологического отца он так и не узнал. Как незаконнорожденному Петру не выдали метрику, и первым документом стало свидетельство о крещении, которое состоялось 3 июля 1898 года. У Петра были младшие сводные сестры Валентина и Екатерина.

Через 9 месяцев после рождения первенца Мария Калиновна уезжает с родителями в Кишинев. До 8 лет мальчик был на домашнем воспитании, которым занималась мать, бабушка и отчим Алексей Васильевич Алфимов, который был зубным техником. Мария обладала абсолютным музыкальным слухом, любила и умела петь, знала наизусть множество народных песен. Эти способности передались по наследству и Петру, которого в 1906 году за проявленные способности в области вокала и танцев принимают в солдатский церковный хор, а через несколько месяцев его зачисляют в 7-е народное приходское училище в Кишинёве. Таким образом, в 17 лет Петр Лещенко окончил и общеобразовательную и музыкальную школы.

Тогда же юношу забирают на фронт. Сначала он год прослужил в 7-й Донском казачьем полку, а затем после окончания киевской пехотной школы прапорщиков - в одесском 40-й запасном полку в должности прапорщика, еще позже - командиром взвода подольского пехотного полка. В конце лета 1917 года был контужен, получил тяжелое ранение и был отправлен на лечение в кишиневский госпиталь. Выздоровление затянулось, и вышел из госпиталя Лещенко уже после октябрьской революции. И так как Бессарабия отошла к Румынии, то будущий певец оказался румынским подданным.

После армии он работал в разных направлениях - был токарем, занимал разные должности в церкви, пел в вокальном квартете, танцевал в театре и пел в Кишеневском Оперном театре.

В конце 1919 года Петр Лещенко переключается исключительно на эстрадную деятельность. Много гастролирует в составе танцевальной группы «Елизаров», с балалаечным ансамблем «Гусляр», выступает как сольный певец и в гитарном дуэте. Попав в Париж, поступает в известную в то время балетную школу Трефиловой, после окончания которой работает в престижном ресторане «Норманди» с танцевальными и вокальными номерами.

Музыка

С 1926 года в течение двух лет гастролирует по Европе и странам Ближнего Востока. После турне Петр возвращается в Румынию и некоторое время работает в театре «Театрул Ностра», но вскоре уезжает в Прибалтику, затем в Украину, где выступает в различных ресторанах. Его голос становится узнаваемым.

В конце 1931 года певец знакомится с видным композитором Оскаром Строком, который писал популярные мелодии в стиле танго и фокстрот, а также эстрадные песни и душевные романсы. По предложению Строка Петр Лещенко впервые записывает свой голос. Издаются граммофонные пластинки с песнями «Чёрные глаза», «Синяя рапсодия», «Скажите почему», а позже - «Татьяна», «Миранда» и «Настя-ягодка».

Успех этих песен приводит к тому, что исполнителю предлагает контракт румынский филиал английской фирмы звукозаписи «Columbia», на которой он записал более 80 пластинок. Также его записи издавались другими фирмами грамзаписи - немецкой «Parlophone Records», румынской «Electrecord» и латвийской «Bellaccord». Всего Петр Лещенко за свою жизнь успел записать около 180 пластинок.

Звукозапись поднимает известность Петра Лещенко, и он много гастролирует не только по Бессарабии, но и выступает в лучших залах Вены, Бухареста, Лондона.

В конце 1941 года вокалист давал ряд концертов в оккупированной румынскими войсками Одессе в центральном зале гостиницы «Бристоль».

Личная жизнь

Во время обучения в балетной школе во Франции Петр Лещенко познакомился с латышкой Жени Закитт, которая приехала учиться в ту же школу из Риги. В том же году они официально зарегистрировали свой брак. Супруги на все гастроли ездили вместе и много выступали в дуэте. В этом союзе у них в январе 1931 года родился сын Икки Лещенко.

Во время второй мировой войны, находясь на гастролях в Одессе, Петр Константинович знакомится с 19-летней студенткой консерватории Верой Белоусовой. В один из первых вечеров он делает девушке предложение и уезжает в Бухарест для оформления развода с Закитт, с которой все еще был официально расписан. Из-за войны и угроз мобилизации свадьба на долгое время была отложена. Только в 1944 году Лещенко и Белоусова смогли зарегистрировать свой брак.

Пётр Лещенко свободно владел русским, украинским, румынским, французским и немецким языками.

Смерть

Сотрудничество с немецкой студией грамзаписи и гастроли в западных странах не остались незамеченными Советской властью. Социалистическая система, к которой после второй мировой войны присоединилась и Румыния, посчитала певца неблагонадежным, непозволительно пошлым и даже антикоммунистическим. Также ему ставилось в вину, что он принудил к переезду в Румынию советскую гражданку Белоусову, которая после брака с Лещенко стала официально считаться в СССР предательницей родины.

По прямому приказу из Москвы органы государственной безопасности Румынии арестовывают Петра Лещенка прямо в антракте концерта, который состоялся в городе Брашов в конце марта 1951 года.

В течение трех лет его переводили из одной тюрьмы в другую. Лещенко находился в Жилаве, Капул Мидиа, Борджеште, а в 1954 году был переведен в тюремную больницу Тыргу-Окна, так как у него открылась старая язва желудка. Была проведена операция, но из больницы он так и не был выписан. Новое обострение и ослабленный тюремным заключением организм стали причиной смерти Петра Константиновича Лещенко 16 июля 1954 года.

Известные песни

• Черные глаза
• Мое последнее танго
• Скажите почему
• У самовара
• Настя-ягодка
• Пой цыган, плачь, цыган
• Татьяна
• Миранда
• Стаканчики граненые
• Синяя рапсодия

1898 года. В графе «отец» запись: «незаконнорождённый». Крёстные: дворянин Александр Иванович Кривошеев и дворянка Катерина Яковлевна Орлова. Мать Петра обладала абсолютным музыкальным слухом, знала много народных песен и хорошо пела, что оказало должное влияние на формирование личности Петра, который с раннего детства также обнаружил незаурядные музыкальные способности . Семья матери вместе с 9-месячным Петром переехала в Кишинёв, где примерно спустя девять лет мать вышла замуж за зубного техника Алексея Васильевича Алфимова. Пётр Лещенко владел русским , украинским , румынским , французским и немецким языками.

Пётр Лещенко о себе писал:

В возрасте 9 месяцев с матерью вместе, а также с её родителями переехали на жительство в город Кишинёв . До 1906 года я рос и воспитывался дома, а затем, как имевший способности по танцам и музыке, был взят в солдатский церковный хор. Регент этого хора Коган позднее определил меня в 7-е народное приходское училище в Кишинёве. Одновременно с этим регент архиерейского хора Березовский, обратив на меня внимание, определил в хор. Таким образом, к 1915 году я получил общее и музыкальное образование. В 1915 году ввиду перемены голоса я в хоре участвовать не мог и остался без средств, поэтому решил пойти на фронт. Устроился вольноопределяющимся в 7-й Донской казачий полк и служил там до ноября 1916 года. Оттуда я был направлен в пехотную школу прапорщиков в город Киев , которую окончил в марте 1917 года, и мне было присвоено звание прапорщика. После окончания упомянутой школы через 40-й запасной полк в Одессе был отправлен на румынский фронт и зачислен в 55-й пехотный Подольский полк 14-й пехотной дивизии на должность командира взвода. В августе 1917 года на территории Румынии был тяжело ранен и контужен - и отправлен в госпиталь, сначала в полевой, а затем в город Кишинёв.

Желая усовершенствовать технику танца, Лещенко поступил в балетную школу Трефиловой , которая считалась одной из лучших во Франции. В школе он познакомился с артисткой Жени (Зинаида) Закитт из Риги, латышкой. Пётр и Зинаида разучили несколько танцевальных номеров и стали выступать дуэтом в парижских ресторанах, с большим успехом. Вскоре танцевальный дуэт стал супружеской парой :168 .

В феврале 1926 года в Париже Лещенко случайно встретил знакомого по Бухаресту Якова Вороновского. Тот собирался уезжать в Швецию - и предложил Лещенко своё место танцора в ресторане «Норманди». До конца апреля 1926 года Лещенко выступал в этом ресторане.

Гастроли. Издание пластинок. Первый успех (1926-1933)

Поляки-музыканты, ранее работавшие в ресторане в Черновцах и имевшие контракт с турецким театром в городе Адане , приглашают Петра Лещенко и Закитт поехать с ними на гастроли. С мая 1926 до августа 1928 года семейный дуэт совершил гастрольную поездку по странам Европы и Ближнего Востока - Константинополь , Адана, Смирна (здесь Лещенко в июле 1926 года оформил брак с Закитт), Бейрут , Дамаск , Алеппо , Афины , Салоники .

В 1928 году супруги Лещенко возвращаются в Румынию, поступают в Бухарестский театр «Театрул Ностра». Затем они выезжают в Ригу, по случаю смерти отца жены. В Риге пробыли две недели и перебрались в Черновцы, где три месяца отработали при ресторане «Ольгабер». Затем - переезд в Кишинёв . Вплоть до зимы 1929 года супруги Лещенко выступают в ресторане «Лондонский», в Летнем театре и кинотеатрах. Потом - Рига , где до декабря 1930 года Пётр Лещенко работал один в кафе «A.T.». Лишь на месяц уезжал по приглашению танцоров Смальцовых в Белград .

Когда Зинаида забеременела, их танцевальный дуэт распался. Ища альтернативный способ зарабатывания денег, Лещенко обратился к своим вокальным способностям :170 . В январе 1931 года у Петра и Жени родился сын - Игорь (Икки) Лещенко (Игорь Петрович Лещенко (1931-1978 гг.), сын Петра Лещенко от первого брака, балетмейстер Театра оперы и балета в Бухаресте).

Театральный агент Дуганов устроил Лещенко на месяц выезд на концерты в Либаву . В это же время Лещенко заключает контракт с летним рестораном «Юрмала». Всё лето 1931 года проводит с семьёй в Либаве. По возвращении в Ригу вновь работает в кафе «A.T.». В это время состоялось знакомство певца с композитором Оскаром Строком - создателем танго , романсов , фокстротов и песен. Лещенко исполнил и записал песни композитора: «Чёрные глаза», «Синюю рапсодию», «Скажите почему» и другие танго и романсы. Работал и с другими композиторами, в частности с Марком Марьяновским - автором «Татьяны», «Миранды», «Насти-ягодки».

Хозяин нотного магазина в Риге, по фамилии Юно́ша, осенью 1931 года предложил Лещенко на десять дней поехать в Берлин для записи песен на фирме «Parlophon». Лещенко заключает также контракт с румынским филиалом английской фирмы звукозаписи «Columbia» (записано около 80 песен). Пластинки певца издают фирмы «Parlophone Records» (Германия), «Electrecord» (Румыния), «Bellaccord» (Латвия).

Из румынских источников: Пётр Лещенко находился в Жилаве с марта 1951 года, потом в июле 1952 года был переведён в распределитель в Капул Мидиа, оттуда 29 августа 1953 года в Борджешть. С 21 или 25 мая 1954 года переведён в тюремную больницу Тыргу-Окна. Ему была сделана операция по поводу открывшейся язвы желудка.

Существует протокол допроса Петра Лещенко, из которого ясно, что в июле 1952 года Пётр Лещенко был перевезён в Констанцу (недалеко от Капул Мидиа) и допрошен как свидетель по делу Веры Белоусовой-Лещенко, которая обвинялась в измене Родине. Согласно воспоминаниям Веры Белоусовой-Лещенко (прозвучавшим в документальной киноленте «Фильм памяти. Пётр Лещенко»), ей разрешили всего лишь одно свидание с мужем. Пётр показал жене свои чёрные (от работы или от побоев?) руки и сказал: «Вера! Я ни в чём, ни в чём не виноват!!!» Более они не встречались.

П. К. Лещенко умер в румынской тюремной больнице Тыргу-Окна 16 июля 1954 года . Материалы по делу Лещенко до сих пор закрыты.

В июле 1952 года последовал арест Веры Белоусовой-Лещенко. Она обвинялась в браке с иностранным подданным, что квалифицировалось, как измена Родине (ст. 58-1 «А» УК РСФСР, уголовное дело № 15641-п). Вера Белоусова-Лещенко 5 августа 1952 была приговорена к смертной казни, которую заменили 25 годами лишения свободы, но в 1954 освобождена: «Заключённую Белоусову-Лещенко освободить со снятием судимости и с выездом в Одессу 12 июля 1954 года », предписание со ссылкой на постановление Пленума Верховного Суда СССР, первая ссылка - о сокращении срока до 5 лет согласно Постановлению Верховного Суда от июня 1954 года, а вторая - «из-под стражи освободить» .

Вдове Лещенко удалось получить из Румынии единственную информацию: LESCENCO, PETRE. ARTIST. ARESTAT. A MURIT ÎN TIMPUL DETENIEI, LA. PENITENCIARUL TÂRGU OCNA. (ЛЕЩЕНКО, ПЁТР. АРТИСТ. ЗАКЛЮЧЁННЫЙ. УМЕР ВО ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЯ В ТЮРЬМЕ ТЫРГУ-ОКНА). (Из «Книги репрессированных», изданной в Бухаресте)

Вера Лещенко умерла в Москве в 2009 году.

Биография составлена по протоколам допроса Петра Лещенко и архивным документам, предоставленным вдовой Петра Лещенко - Верой Лещенко.

Память

В СССР Пётр Лещенко был под негласным запретом. Имя его не упоминалось в советских СМИ. Однако многие помнили его. Одно из свидетельств посмертной славы певца содержится в мемуарах журналиста Михаила Девлеткамова:

…Весной 1980 года я ехал в столицу в переполненной электричке «Дубна - Москва». Севший в Дмитрове бритоголовый, крепко сбитый старик в чёрном ватнике о чём-то громко рассказывал пожилой супружеской чете. Значок III Украинского фронта красовался на потёртом ватнике… «Да ведь за такие слова можно и в Сибирь угодить!» - сказала вдруг ветерану его собеседница… Поезд подходил к Яхроме. За окном проплывали величественные руины Покровской церкви, 1803 года постройки (к настоящему времени церковь отреставрирована)… «А не боюсь я Сибири! - воскликнул старик - Вот, помните, как Лещенко пел, А я Сибири не страшуся, Сибирь - ведь тоже русская земля!..» Старый, но бодрый ветеран 2 Мировой войны процитировал песню из репертуара Петра Лещенко, «Чубчик», посвящённую трагедии раскулаченных крестьян…

Газета «Достоинство», № 12 / 2000 г.

В послевоенные годы в Москве на волне популярности Петра Лещенко успешно процветала целая подпольная фирма по выпуску и распространению пластинок «под Лещенко». Костяк фирмы составили так называемый «Джаз табачников» (там одно время работал и композитор Борис Фомин) и его солист Николай Марков, голос которого был почти идентичен голосу знаменитого певца. За короткое время было записано сорок произведений из репертуара Лещенко, в том числе и не имевшие к нему отношения «Журавли». Пластинки распространялись в основном на Украине, в Молдавии… Один музыкант из «Джаза табачников» говорил по этому поводу так: «Туда везём чемодан пластинок, обратно - чемодан денег…» Официально пластинки Петра Константиновича Лещенко в магазинах не продавались, потому что не выпускались, а голос певца звучал почти в каждом доме. Подлинник или подделка - поди догадайся.

Б. А. Савченко. Эстрада ретро. - М.: Искусство, 1996, стр. 220.

Возрождение популярности в 1988 году

Официального разрешения на появление в эфирах голоса Петра Константиновича в конце 80-х годов XX века так и не было, просто запрещать перестали. По советскому радио стали звучать записи песен в исполнении Лещенко. Потом о нём появились передачи, статьи. В 1988 году фирма «Мелодия » выпустила пластинку «Поёт Пётр Лещенко», которую назвали сенсацией месяца. В мае диск занял 73-е место во всесоюзном хит-параде, а за пару-тройку недель вышел на первое место по популярности среди дисков-гигантов. Впервые легально Пётр Лещенко был назван лучшим.

«Сенсация стала назревать, когда из многих городов страны от наших корреспондентов стала приходить информация об огромном интересе любителей музыки к пластинке Петра Лещенко, известного шансонье 1930-х годов. Мало кто мог предположить, что занявший в мае 73-е место диск уже в июне стремительно двинется вверх, к вершине популярности, и в итоге выйдет на первое место во всесоюзном хит-параде…

Вот так выглядит первая десятка таблицы популярности среди дисков-гигантов (в скобках указано положение в прошлом месяце):

1. (73) П. Лещенко.
2. (8) Группа „Алиса“, диск „Энергия“.
3. (5) Группа „Рейнбоу“.
4. (15) Группа „Браво“.
5. (−) Архив популярной музыки. Выпуск 4 („Роллинг Стоунс“).
6. (13) Группа „Аквариум“, диск „Равноденствие“.
7. (−) Юрий Лоза.
8. (−) Оскар Питерсон.
9. (2) Ленинградский рок-клуб.
10. (9) Поёт Лайма Вайкуле».

В кинематографе

Биографические фильмы

Использование песен

• 1996 - Анимационный фильм Весёлые картинки. Фантазия в стиле ретро (режиссёр Р. Кобзарев, автор сценария Р. Кобзарев) - песня «Цыганочка».
• - Анимационный фильм Розовая кукла (режиссёр В. Ольшванг , автор сценария Н. Кожушаная) - песня «Лола».

В топонимике

• В Кишинёве есть улица, а также переулок, носящие его имя.

Дискография

Граммофонные пластинки (78 об/мин)

Columbia (Великобритания - Франция)

• За гитарный перебор (романс, муз. народная) / Пой, цыгане (романс) (оркестр Columbia)
• Признайся мне (танго, муз. Arthur Gold) / Спи, моё бедное сердце (танго, О. Строк и J. Altschuler) (оркестр Columbia)
• Останься (танго, муз. Э. Хёнигсберга) / Миранда (танго, муз. М. Марьяновского) (оркестр Хёнигсберга - Хеккера)
• Аникуша (танго, Клауде Романо) / Милость («Всё за любовь я прощаю», вальс, Н. Варс) (оркестр Хёнигсберга - Хеккера)
• Не уходи (танго, Е. Скляров) / Сашка (фокстрот, М. Хальм) (оркестр Хёнигсберга - Хеккера)
• Я б так хотел любить (танго, Е. Скляров - Н. Михайлова) / Миша (фокстрот, Г. Вильнов) (оркестр Хёнигсберга - Хеккера)
• Мальчишка (народная) / В цирке (бытовая, Н. Мирский - Колумбова - П. Лещенко) (оркестр Хёнигсберга - Хеккера)
• Возле леса (цыганский вальс, оркестр Хёнигсберга - Хеккера) / Частушки (аккомп. на гармонике - братья Эрнст и Макс Хёнигсберги)
• Андрюша (фокстрот, З. Бялостоцкий) / Трошка (бытовая) (оркестр Хёнигсберга - Хеккера)
• Кто ты (слоу-фокс, М. Марьяновский) / Алёша (фокстрот, Ж. Корологос) (оркестр Ж. Корологоса)
• Мой друг (английский вальс, М. Хальм) / Серенада (C. Sierra Leone) (оркестр Columbia)
• Сердце (танго, И. О. Дунаевский , аранжировка F. Salabert - Ostrowsky) / Марш из к/ф «Весёлые ребята » (И. О. Дунаевский, Ostrowsky) (оркестр)
• Лошадки (фокстрот) / Ха-ча-ча (фокстрот, Werner Richard Heymann) (оркестр Ж. Корологоса)
• Татьяна (танго, М. Марьяновский, оркестр Хёнигсберга) / Настенька (фокстрот, Траян Корня , оркестр Ж. Корологоса)
• Плачь, цыган (романс) / Ты едешь пьяная (романс) (оркестр Хёнигсберга)
• Сердце мамы (танго, муз. З. Карасиньского и Ш. Каташека , оркестр Хёнигсберга) / Кавказ (ориент-фокстрот, муз. М. Марьяновского, оркестр Ж. Корологоса)
• Мусенька (танго, слова и музыка Оскара Строка, оркестр Хёнигсберга) / Дуня («Блины», фокстрот, муз. М. Марьяновского, оркестр Ж. Корологоса)
• Забыть тебя (танго, С. Шапиров) / Давай простимся (танго-романс) (оркестр Хёнигсберга)
• Капризная, упрямая (романс, Александр Кошевский, оркестр Хёнигсберга) / Моя Марусечка (фокстрот, Г. Вильнов, оркестр Ж. Корологоса и квартет балалаечников «Байкал»)
• Мрачное воскресенье (венгерская песня, Режё Шереш)/ Синяя рапсодия (слоу-фокс, Оскар Строк) (оркестр Хёнигсберга)
• Комарик (украинская народная песня) / Карії очі (украинская песня) - на укр. яз., гитара, с аккомп. оркестра Хёнигсберга
• Туманно на душе (Е. Скляров, Надя Кушнир) / Марш из к/ф «Цирк » (И. О. Дунаевский, В. И. Лебедев-Кумач) (оркестр п/у Н. Черешни)
• Не покидай (танго, О. Строк) / Ваня (фокстрот, Шапиров - Лещенко - Федотов) (оркестр п/у Н. Черешни)
• Старинный вальс (слова и музыка Н. Листова) / Стаканчики (слова Г. Гридова , муз. Б. Прозоровского) (оркестр п/у Н. Черешни)
• Капитан / Спой нам, ветер (песни из к/ф «Дети капитана Гранта », И. О. Дунаевский - В. И. Лебедев-Кумач, оркестр п/у Н. Черешни)
• Как хороши / Колечко (романсы, Ольга Франк - Сергей Франк, аранж. J. Azbukin, оркестр п/у Н. Черешни)
• Ванька милый / Настя ягоды продаёт (фокстроты, музыка и слова М. Марьяновского, оркестр п/у Н. Черешни)
• Голубые глаза (танго, слова и музыка Оскара Строка) / Вино любви (танго, слова и музыка Марка Марьяновского) (оркестр Франка Фокса)
• Чёрные глаза (танго, слова и музыка Оскара Строка) / Станочек (народная песня, слова Тимофеева, муз. Бориса Прозоровского) (оркестр Франка Фокса)
• Что мне горе (цыганский романс) / Жизнь цыганская (таборная, муз. Д. Покрасса) (оркестр Франка Фокса)
• Рюмка водки (фокстрот на русский мотив, слова и музыка М. Марьяновского) / Льётся песня (цыганская кочевая, слова М. Лахтина, музыка В. Кручинина) (оркестр Франка Фокса)
• Чубчик (народная) / Прощай, мой табор (оркестр Франка Фокса)
• Бессарабянка (народный мотив) / Буран (таборная) (оркестр Франка Фокса)
• Марфуша (фокстрот, Марк Марьяновский) / Вернулась снова ты (танго) (оркестр Хёнигсберга - Альбахари)
• У самовара (фокстрот, N. Gordonoi) / Моё последнее танго (Оскар Строк) (оркестр Хёнигсберга - Альбахари)
• Ты и эта гитара (танго, музыка Е. Петерсбургского , русский текст Ротиновского) / Скучно (танго, Sasa Vlady) (оркестр Хёнигсберга - Альбахари)

Columbia (США)

Columbia (Австралия)

• Комарик (украинская народная песня) / Карії очі (украинская песня) - на укр. яз., гитара, с аккомп. оркестра

Bellaccord (Латвия)

• Эй, друг гитара! / ????
• Капризная / Туманно на душе
• Андрюша/ Беллочка
• Все, что было/ Льется песня
• Барселона / Настя (последняя пластинка, записанная на фабрике «Bellaccord»)
• Марфуша \ Вернись (1934г)
• Возле леса, у реки / Песнь гитары (1934г)

Electrecord (Румыния)

• Синий платочек (поёт Вера Лещенко). Тёмная ночь
• Мама (поёт Вера Лещенко). Наташа
• Надя-Надечка. Любимая (дуэт с Верой Лещенко)
• Моя Марусечка. Сердце
• Бродяга. Чёрные косы
• Чёрные глаза. Андрюша
• Катя. Студенточка
• Петрушка. Сердце мамы
• Лошадки, Сашка
• Рюмка водки, Не уходи
• Марфуша, Послушай что скажу я
• Вечерний звон, Однозвучно гремит колокольчик

Источник :

Переиздания

Долгоиграющие пластинки (33⅓ об/мин)

• Chants Tziganes de Russie par Pierre Lechtchenko, baryton (orchestre de Frank Foksa)
• Peter Lescenco sings / Песни в исполнении Петра Лещенко
• П. Лещенко (на конверте), P. Leshtchenko (на пластинке)
• Peter Lestchenko. Russian songs
• Russian tangos, vol. 2. Peter Leshtchenko and his Orchestra
• Сентиментальные русские песни. Songs of old Russia. Peter Leshtchenko and his Orchestra
• Поёт Пётр Лещенко ["Мелодия" M60 48297 001]
• Поёт Пётр Лещенко-2 ["Мелодия" M60 48819 008]
• Поёт Пётр Лещенко-3 ["Мелодия" M60 49001 004]
• Поёт Пётр Лещенко-4 ["Мелодия" M60 49243 005]
• Поёт Пётр Лещенко-5 ["Мелодия" M60 49589 000]
• Поёт Пётр Лещенко-6 ["Мелодия" M60 49711 009]

Компакт-диски

• 2001 - Пой, цыган! (в серии «Кумиры прошлых лет»)
• 2001 - Petr Lescenco singt

Напишите отзыв о статье "Лещенко, Пётр Константинович"

Литература

• Танго и романсы Петра Лещенко // Составители, авторы вступ. статьи Поздняков А., Стацевич М. - М.: Нива России, 1992.
• Савченко Б. Эмигранты поневоле // В кн.: Савченко Б. Кумиры забытой эстрады. - М.: Знание, 1992. С. 78-94.
• Бардадым В. Тот самый Пётр Лещенко. Страницы жизни и творчества. - Краснодар: Соло, 1993.
• Савченко Б. Пётр Лещенко // В кн.: Савченко Б. Эстрада ретро. - М.: Искусство, 1996. - С. 211-256.
• Герасимова Г. П. // Енциклопедія історії України / Редкол.: В. А. Смолій (голова) та ін. НАН України. Інститут історії України. - 1-е вид. - Київ: Наукова думка, 2009. - Т. 6. - 790 с.
• Гридин В. М. Он пел, любил и страдал: Записки о Петре Лещенко. - Изд. 2-е, доп. - Одесса: Астропринт, 1998. - 144 с. - (Одесский мемориал).
• Гуркович В. Н. // Историческое наследие Крыма. - 2003. - № 1 .
• Прощай мой табор, пою в последний раз // В кн.: Смирнов В. Реквием XX-го века. - Одесса: Астропринт, 2003. - Т. 2. - С. 31-52.
• Железный А. Пётр Лещенко. Биография, песни, дискография. - Киев, 2008.
• Черкасов А. А. Пётр Лещенко // Оккупация Одессы. Год 1942. Январь - май. - 1-е изд. - Одесса: Optimum, 2008. - С. 163-202. - 206 с. - (Большая литературно-художественная серия «Вся Одесса»). - 300 экз. - ISBN 978-966-344-1226 -6.
• Лещенко В. Скажите, почему. [Воспоминания вдовы о Петре Лещенко] // Серия: Русские шансонье. - Нижний Новгород: Деком, 2009 (с компакт-диском).

Примечания

Ссылки

• (недоступная ссылка)
• Алексей Светайло.

Отрывок, характеризующий Лещенко, Пётр Константинович

– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu"ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu"on ne peut apaiser qu"avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J"avais d"autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d"autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d"une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.

В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s"etaient empares des fusils de l"arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques"uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.

Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l"Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.